- О киностудии Михафильм

Визуальное (галерея изображений на самые разные темы)

Эпистолярное

Смешное (на самые разные темы)

Железное (дрв мануал, антивир).

Ссылки (психология,
кино, юмор, вебстроительство. военная техника, компьютеры, философия, социология.)

Личное (муза, новости сайта,
о себе).

Но вряд ли можно сказать, что все это видел я: в раннем детстве (как, быть может, и после смерти) человек идет сразу во все стороны, поэтому можно считать, что его еще нет; личность возникает позже, когда появляется привязанность к какому-то одному направлению.

Тут я перестал воспринимать происходящее на экране - меня поразила одна мысль, даже не мысль, а ее слабо осознанная тень (словно сама мысль проплыла где-то рядом с моей головой и задела ее лишь своим краем)

Есть, видимо, какое-то странное соответствие между общим рисунком жизни и теми мелкими историями, которые постоянно происходят с человеком, и которым он не придает значения. Сейчас я ясно вижу, что моя судьба уже...

Несясь вниз с асфальтовой горы, я много раз становился заходящим на цель истребителем, далеко не всегда советским - но вина тут была не моя, просто в самом начале лета я услышал от кого-то идиотскую песню, в которой были слова "мой Фантом, как пуля быстрый, в небе голубом и чистом с ревом набирает высоту." Надо сказать, что ее идиотизм, который я вполне ясно осознавал, совершенно не мешал мне трогаться ею до глубины души. Какие еще я помню слова? "Вижу в небе дымную черту... Где то вдалеке родной Техас." И еще были отец и мать, и какая-то Мэри, очень реальная из-за того, что в песне упоминалась ее фамилия.

В поезде мы с Митьком бегали по вагонам и сбрасывали в
унитазы все бутылки, которые мне удавалось найти - они падали на несущееся
под крохотным люком железнодорожное полотно и неслышно лопались;
привязавшаяся ко мне песенка придавала этой простой процедуре привкус
борьбы за свободу Вьетнама.

С потолка столовой на нитях, облепленных какой-то липкой на вид
кухонной дрянью, свисали картонные космические корабли. Я загляделся на
один из них. Неизвестный оформитель потратил на него много фольги и густо
исписал его словами "СССР". Корабль висел перед нашим столом, и на его
фольге оранжево сияло закатное солнце, которое вдруг показалось мне
похожим на прожектор поезда метро, зажигающийся в черной дали тоннеля.
Отчего-то мне стало грустно.

выразить в словах. Единственным пространством, где летали звездолеты
коммунистического будущего - кстати, встречая слово "звездолет" в
фантастических книгах, которые я очень любил, я почему-то считал, что оно
связано с красными звездами на бортах советской космической техники,

- Я вот думаю, - сказал я, показывая вилкой на висящий перед нашим
столом картонный звездолет, - есть там внутри кто-нибудь или нет?
- Не знаю, - сказал Митек. - Действительно, интересно.

лицо, вся красная поверхность за которым уже была Лениным; он походил на
бесплотного бога, как бы проходящего рябью по поверхности созданного им
мира.

- Но самое интересное, - задумчиво и как-то подавленно сказал Митек,
- что там не было двери. Снаружи люк нарисован, а изнутри на его месте -
стена с какими-то циферблатами.

потолка сходится со стенами почти в точку. Противогаз слегка сжимает лицо,
давит на щеки и заставляет губы вытянуться в каком-то полупоцелуе,
относящемся, видимо, ко всему, что вокруг. До того, как тебя слегка

потолка сходится со стенами почти в точку. Противогаз слегка сжимает лицо,
давит на щеки и заставляет губы вытянуться в каком-то полупоцелуе,
относящемся, видимо, ко всему, что вокруг. До того, как тебя слегка

темно-красной жидкостью стакан, из которого я только что пил чай, протянул
его мне; словно войдя в ритм какого-то процесса, я подхватил стакан,
поднес его ко рту и выпил, удивившись, насколько мало усилий надо
приложить для того, чтобы сделать что-то впервые.

Заголовки статей пугали какой-то ледяной нечеловеческой бодростью и силой - уже давно ведь ничто не стояло у них на пути, а они со

в синем небе над нашими головами, среди реденьких и жидких звезд существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма - построенные из стали, полупроводников и электричества, и теперь летящие в космосе. И каждый из нас - даже

ребятах, кувыркающихся на турнике и обливающихся застывшей на снимке водой
из большого эмалированного таза такого нежно-персикового оттенка, что
сразу вспоминалось детство, и этот цвет почему-то вызывал больше доверия и
желания ехать учиться в Зарайск, чем все помещенные рядом фотографии
авиационных тренажеров, похожих на кишащие людьми полуразложившиеся трупы
самолетов.

Помню город Зарайск. Точнее, нельзя сказать ни что я его помню, ни
что я его забыл - настолько в нем мало того, что можно забывать или
помнить.

их сняли, оказалось, что под резиновым полом успела вырасти отвратительно
бесцветная, толстая и густая трава. Самих экзаменов я почти не запомнил.
Помню только, что они оказались совсем несложными, и даже было немного
обидно, что не удалось поместить на экзаменационном листе все те формулы и
графики, в которые впитались долгие весенние и летние дни, проведенные над
раскрытыми учебниками. Мы с Митьком набрали нужные баллы без труда, а

перемещали из палаток, и повели в столовую. С ее потолка свисали на нитях
пыльные МиГи и Илы, казавшиеся громадными воздушными островами рядом с
эскадрильями быстрых черных мух. Обед был довольно невкусный: суп с

Из-за множества стоящих впритирку друг к другу коек плац был похож на
двор автомобильного завода или тракторного комбината; над ним по сложной
траектории порхал придавленный стон - исчезая в одном месте, он возникал в
другом, в третьем - словно над койками носился огромный невидимый комар.

Часто в детстве я представлял себе газетный разворот, еще пахнущий
свежей краской, с моим большим портретом посередине (я в шлеме и улыбаюсь)
и подписью:
"Космонавт Омон Кривомазов чувствует себя отлично!"
Сложно понять, почему мне этого так хотелось. Я, наверно, мечтал
прожить часть жизни через других людей - через тех, кто будет смотреть на
эту фотографию и думать обо мне, представлять себе мои мысли, чувства и
строй моей души. И самое, конечно, главное - мне хотелось самому стать
одним из других людей; уставиться на собственное, составленное из
типографских точечек лицо, задуматься над тем, какие этот человек любит
фильмы и кто его девушка - а потом вдруг вспомнить, что этот Омон
Кривомазов и есть я. С тех пор, постепенно и незаметно, я изменился. Меня
перестало слишком интересовать чужое мнение, потому что я знал - до меня
другим все равно не будет никакого дела, и думать они будут не обо мне, а
о моей фотографии, с тем же безразличием, с которым я сам думаю о
фотографиях других людей. Поэтому новость о том, что мой подвиг останется
никому не известным, не была для меня ударом; ударом была новость о том,
что придется совершать подвиг.

- Вот ты дурачок-то какой, Омка. Ты пойми, милый, что в этом и суть
подвига, что его всегда совершает не готовый к нему человек, потому что
подвиг - это такая вещь, к которой подготовиться невозможно. То есть
можно, например, наловчиться быстро подбегать к амбразуре, можно
привыкнуть ловко прыгать на нее грудью, этому всему мы учим, но вот самому
духовному акту подвига научиться нельзя, его можно только совершить. Чем
больше тебе перед этим хотелось жить, тем лучше для подвига. Подвиги, даже
невидимые, необходимы стране - они питают ту главную силу, которая...

трудом. Но была в нем какая-то душевная ясность, какая-то постоянная
улыбка миру, за которую его любили все, с кем он встречался; особенно Иван
...............................................
Странно устроена человеческая психика! В первую очередь ей нужны
детали. Помню, когда я был маленький, я часто рисовал танки и самолеты и
показывал их своим друзьям. Нравились им всегда рисунки, где было много
всяких бессмысленных черточек, так что я даже потом их нарочно
пририсовывал. Вот так же и луноход - казался очень сложным и умным
аппаратом.
................................................
аппараты обязательно транслируют передачи "Маяка"). Внешние линзы, большие
и выпуклые, были закрыты шорами сверху и по бокам, так что у лунохода
появлялось как бы лицо, или, точнее, морда - довольно симпатичная, вроде
тех, что рисуют у арбузов и роботов в детских журналах.
..............................................
видеть? Вижу ли я что-то внешнее, или просто гляжу сам на себя? И что
такое - вне меня и внутри меня? Я часто чувствовал, что стою на самом
пороге разгадки, но пытаясь сделать последний шаг к ней, я вдруг терял то
"я", которое только что стояло на этом пороге.
...............................................
старуху соседку, которой я и задавал все эти вопросы, с удовольствием
чувствуя, как трудно ей на них отвечать.
...............................................
одна из которых передавала другой круг с сидящим в нем соколом - это и был
Ра. Сильнее всего мне понравилось, что в этих ладьях, помимо множества
непонятных предметов, были еще четыре совершенно явных хрущевских
шестиэтажки.
................................................
И так далее. Он говорил много и сложно, но лучше всего я запомнил
удививший меня своей поэтичностью пример: тяжесть висящей на цепочке гири
заставляет часы работать; Луна - такая гиря, Земля - часы, а жизнь - это
тиканье шестеренок и пение механической кукушки.
........................
Помню, как я глядел на часы, удивляясь, до чего же медленно песчинки
скатываются вниз сквозь стеклянное горло, пока не понял, что это
происходит из-за того, что каждая песчинка обладает собственной волей, и
ни одна не хочет падать вниз, потому что для них это равносильно смерти. И
вместе с тем для них это было неизбежным; а тот и этот свет, думал я,
очень похожи на эти часы - когда все живые умирают в одном направлении,
реальность переворачивается, и они оживают, то есть начинают умирать в
другом.
М.Н.: очень похоже на Гераклита 18-03-97
..........................
Отчего-то я чувствовал пустоту и одиночество, словно очень долго шел
сквозь голое осеннее поле; это было настолько необычное состояние, что я
забыл обо всем остальном, в том числе и о постоянном в последние месяцы
ощущении приближающейся смерти, которое уже потеряло остроту и стало
просто фоном для всех остальных мыслей.
..........................
- К черту, - сказал я. Больше всего на свете мне хотелось спать,
потому что я чувствовал, что если я достаточно быстро засну, то проснусь
опять самим собой.
..........................
чувствовал в воздухе какое-то напряжение; они смущенно переглядывались, и
даже Иван не отвешивал своих обычных утренних шуток, глупых, но очень
смешных. Я понял, что что-то произошло, и всю дорогу наверх, на третий
..........................
пыльном зеркале на одном из поворотов, поразился мертвенной бледности
своего лица и понял, что мой подвиг, в сущности, давно уже начался.
..........................
совершенно неожиданно для меня, изо всех сил ударил японца сапогом в
живот. Японец тихо захрипел.
- Не хочет, сука, в совместный экипаж! - удивленно округляя глаза и
разводя руками, сказал Ландратов, и, неестественно выворачивая ступни,
..........................
Уже несколько месяцев я ждал этих слов, и все равно мне показалось,
что в мое солнечное сплетение врезался снежок с тяжелой гайкой внутри.
/вот так и происходит обучение в детстве в мальчишеской компании,
нет особого задумывания о гуманизме , обучение идет вживую -МН/
.........................
Вроде бы я плыл на водном велосипеде по густым камышам, из которых
торчали огромные телеграфные столбы; велосипед был странный - не такой,
как обычно, с педалями перед сиденьем, а как бы переделанный из наземного:
между двух толстых и длинных поплавков была установлена рама со словом
"Спорт". Совершенно было непонятно, откуда взялись все эти камыши, водный
велосипед, да и я сам. Но меня это не очень волновало. Вокруг была такая
красота, что хотелось плыть и плыть дальше, и смотреть, и, наверно, ничего
другого не захотелось бы долго. Особенно красивым было небо - над
горизонтом стояли узкие и длинные сиреневые облака, похожие на звено
стратегических бомбардировщиков. Было тепло; чуть слышно плескалась вода
под винтом, и с запада доносилось эхо далекого грома.
Потом я понял, что это не гром. Просто через равные промежутки
времени не то во мне, не то вокруг меня все сотрясалось, после чего у меня
в голове начинало гудеть. От каждого такого удара все окружающее - река,
камыши, небо над головой - как бы изнашивалось. Мир делался знакомым до
мельчайших подробностей, как дверь сортира изнутри, и происходило это
очень быстро, пока я вдруг не заметил, что вместе со своим велосипедом
нахожусь уже не среди камышей, и не на воде, и даже не под небом, а внутри
прозрачного шара, который отделил меня от всего вокруг. Каждый удар
заставлял стены шара становиться прочнее и толще; через них просачивалось
все меньше и меньше света, пока не стало совсем темно. Тогда вместо неба
над головой появился потолок, зажглось тусклое электричество, и стены
начали менять свою форму, приближаясь ко мне вплотную, выгибаясь и образуя
какие-то полки, заставленные стаканами, банками и чем-то еще. И тогда
ритмичное содрогание мира стало тем, чем оно было с самого начала -
телефонным звонком.
/очень красиво описано вообще и правдиво состояние самого сна.
сам сон и пробуждение (Дали) - MF/
......................
Я был в том состоянии стыда и шока, когда человек начинает громко
стонать или выкрикивать неприличные слова; мысль о том, что я чуть было не
сделал что-то непоправимое, заслонила все остальное. Следя за срывающимися
......................
Даже солдата послали по мачте залезть, он по обтекателю сапогом
бил, чтоб ты проснулся.
......................
попрощались, а с тобой... Ведь не поговорим никогда больше.
Никаких подходящих слов не пришло мне в голову, и единственное, что я
ощутил - это неловкость и тоску.
---
- Ну ты как? - спросил я, чувствуя бессмысленность и даже
оскорбительность своего вопроса.
......................
Я вдруг заметил, что теряю сознание. То есть, я заметил не то, как я
его теряю, а то, как я в него прихожу. Только что я вроде бы держал у уха
трубку, и вот она уже лежит на полу; у меня звенит в ушах, и я отупело
гляжу на нее из своего задранного под потолок седла. Только что
......................
существуют, да и то не наверняка, потому что звезда может погибнуть, но ее
свет еще долго будет нестись во все стороны, и, значит, на самом деле про
звезды не известно ничего, кроме того, что их жизнь страшна и
бессмысленна, раз все их перемещения в пространстве навечно предопределены
и подчиняются механическим законам, не оставляющим никакой надежды на
нечаянную встречу. Но ведь и мы, люди, думал я, вроде бы встречаемся,
хохочем, хлопаем друг друга по плечам и расходимся, но в некоем особом
измерении, куда иногда испуганно заглядывает наше сознание, мы так же
неподвижно висим в пустоте, где нет верха и низа, вчера и завтра, нет
надежды приблизиться друг к другу или хоть как-то проявить свою волю и
изменить судьбу; мы судим о происходящем с другими по долетающему до нас
обманчивому мерцанию, и идем всю жизнь навстречу тому, что считаем светом,
хотя его источника может уже давно не существовать. И вот еще, думал я,
/бм интересно - МН/
........................
Следующую попытку поговорить с ним я сделал, когда до торможения
оставалось несколько минут. Стыдно признаться, но мною владело
бесчувственное любопытство - изменится ли Дима перед... Словом, я хотел
проверить, будет ли он так же сдержан, как и во время нашего прошлого
разговора, или близкое завершение полета сделает его чуть более
разговорчивым. Я снял трубку и позвал:
/как у Э.Фромма - пытка любовь к человеку род(?) познания/
........................
не попрощавшись. Но я не испытал обиды - если не считать нашего последнего
разговора, он всегда был молчалив и неприветлив, да и мне почему-то
казалось, что сутками сидя в гондоле своей межконтинентальной
баллистической, xxxxxxxxxxxxxxxxxx­ное, такое, что навсегда лишило его
...........................
- "любви к дальнему"/
Все мои детские мечты о будущем родились из легкой грусти,
свойственной тем отделенным от всей остальной жизни вечерам, когда лежишь
в траве у остатков чужого костра, рядом валяется велосипед, на западе еще
расплываются лиловые полосы от только что зашедшего солнца, а на востоке
уже видны первые звезды.
Я мало что видел и испытал, но мне многое нравилось, и я всегда
считал, что полет на Луну вберет в себя все, мимо чего я проходил, надеясь
встретить это потом, окончательно и навсегда; откуда мне было знать, что
самое лучшее в жизни всегда видишь как бы краем глаза? В детстве я часто
представлял себе внеземные пейзажи - залитые мертвенным светом, изрытые
кратерами каменные равнины; далекие острые горы, черное небо, на котором
огромной головней пылает солнце и блестят звезды; я представлял себе
многометровые толщи космической пыли, представлял камни, неподвижно
лежащие на лунной поверхности многие миллиарды лет - почему-то меня очень
впечатляла мысль о том, что камень может неподвижно пролежать на одном и
том же месте столько времени, а я вдруг нагнусь и возьму его толстыми
пальцами скафандра. Я думал о том, как увижу, подняв голову, голубой шар
Земли, похожий на чуть искаженный заплаканными стеклами противогаза
школьный глобус, и эта высшая в моей жизни секунда свяжет меня со всеми
теми моментами, когда мне казалось, что я стою на пороге чего-то
непостижимого и чудесного.
На самом деле Луна оказалась крохотным пространством, черным и
душным, где только изредка загоралось тусклое электричество; она оказалась
неизменной тьмой за бесполезными линзами глазков и беспокойным неудобным
сном в скорченном положении, с головой, упертой в лежащие на руле руки.
......................
Страшно неудобным для пользования был туалет - настолько, что я
предпочитал терпеть до последнего, как когда-то во время детсадовского
тихого часа. Но все же мой путь в космос был так долог, что я не позволял
......................
Я осознавал, что я на Луне. Но то огромное расстояние, которое
отделяло меня от Земли, было для меня чистой абстракцией. Мне казалось,
что люди, с которыми я говорю по телефону, находятся где-то рядом - не
потому, что их голоса в трубке были хорошо слышны, а потому, что я не
представлял, как связывающие нас служебные отношения и личные чувства -
нечто совершенно нематериальное - могли растянуться на несколько сот тысяч
километров. Но самым странным было то, что на это же немыслимое расстояние
удлинились и воспоминания, связывающие меня с детством.
......................
я снова выпадал из лунной реальности, переносился на подмосковное шоссе и
понимал, как много для меня значили проведенные там часы.
....
остановиться, но вдруг он стал читать стихотворение, которое с первых
строк показалось мне фотографией моей души.
................
Я вдруг ушел в свои мысли, точнее - просто провалился в одну из них,
как под лед, и опять стал слышать только через несколько минут, когда
тяжелый хор далеких басов уже клал последние кирпичи в монументальное
здание новой песни. Но несмотря на то, что я полностью отключился от
................
пропуск - текст поврежден- странного фантаста - МН/
................
совместного полета договариваться. Пхадзер Владиленович тебе привет
передает, жалел очень, что попрощаться не успел - в последний момент все
/вот ведь садизм советской официальности.../ или это ...сталинско-бириево
деле написано, что друзей в детстве не было, кроме этого мудака, которого
мы расстреляли. Ты о других-то хоть иногда думаешь? Я ж на теннис опять не
попаду.
................
последний разговор с Димой и подумал, что я правильно сделал, что наврал
ему про "Zabriskie Point". Горько уходить из мира, в котором оставляешь
какую-то тайну.
................
Попадьи, рассказанной его отцом. Мне показалось нелепым и обидным, что я
умру с этой мыслью, не имеющей ко мне никакого отношения, и я попытался
................
откатиться; вскочив на ноги, я побежал. Он кинулся за мной - перемещался
он медленными движениями, но почему-то очень быстро, и это было страшно.
................
Я дернулся было назад, но вдруг оказался так близко от своего
преследователя, что даже не ощутил его как нечто целое, а как бы
зафиксировал набор не связанных друг с другом восприятий: шар с забралом
/здорово/
................
Однако надо было решать, куда ехать. Я поднял глаза на схему
маршрутов, висящую на стене рядом со стоп-краном, и стал смотреть, где
именно на красной линии я нахожусь.