- Психология отношений: забавное, шуточное и актуальное из психологии мужчин и женщин.
- Собственные литературные, психологические и философские опыты.
-
Цитаты из книг.
- Оригинальные афоризмы.
---
стр 1: Читая...Фаулза: "Коллекционер", просмотр фильма "Красота
по-американски" (P.S.:
добавить сюда "Над
пропастью во ржи") стр 2: Любовь и Евгений
Лукины "Когда отступают ангелы".* читая Пелевина: Жизнь
насекомых, Спи, Омон
Ра. стр 3: Лукины. каникулы
и фотограф. стр 4: Афоризмы. В начале
пути (первые афоризмы выловленные из BBS и Интернет). PS:местами - пошлятина. стр 5: Смешное, наивное,
памяти Коли Максимова посвящается стр 6: Философы: о женщинах
и их красоте. стр 7: Синяя птица -
наиболее удачно ухваченные моменты (состояния) жизни стр 8: Периферийная
история: циклы русской истории
---
О к/ст Mihafilm .
Это уже выглядит почта как навет на Гоголя -- источник и
катализатор
революционного брожения общества, и будь у молодого и пылкого Розанова
побольше влияния, кто мог бы поручиться, что Гоголя не выставили бы из
русской литературы как отщепенца, как персону нон грата?
наша словесность // изнурена подражанием Гоголю
19
Временами Розанов
почти дословно вторит А. Дружинину, который писал: "Скажем нашу мысль
без
обиняков: наша текущая словесность изнурена, ослаблена своим сатирическим
направлением. Против этого сатирического направления, к которому привело
нас
неумеренное подражание Гоголю, -- поэзия Пушкина может служить лучшим
орудием" 19
сущностное течение русской литературы
Вот корень розановского отношения к русской литературе.
Русская
литература либо сибаритствовала, либо вредила России, говоря "правду".
Россия была слишком слаба для принятия "правды": скажи ей "правду",
и она
рассыплется, не отразит Наполеона.
Пушкин -- счастливое
исключение: его самовыражение было метафизически полноценным, к тому же
социально не вредным, а даже скорее полезным. Но другие? Не вносят ли они
преимущественно сумятицу в читательские головы, не получается ли так, что
их
литературное дарование з?а?с?т?а?в?л?я?е?т? читателя принять ту точку
зрения, с которой ему и не хочется соглашаться? В литературе самовыражения,
выходит, есть элемент насилия и гипноза. Не лучше ли в таком случае иметь
дело с писателями, которые стремятся выразить не личную истину, а
своевременные общественные интересы?
парадокс всей русской литературы
парадокс всей русской литературы заключается в
том, что общественно своевременным было всегда неугодное власти
несвоевременное слово. Оно вырывалось не спросясь, и не оно приноравливалось
к обществу, а общество -- к нему, причем процесс "переваривания" такого
слова затягивался порою на десятилетия. Но сколько бы времени ни прошло,
"несвоевременное" (для власти) слово выживает и остается, тогда
как
"своевременное" оказывается мертворожденным.
непроизвольность (депеш мод) и гениальность Гоголя
36
37
Разве Гоголь с юных лет не горел страстью быть
полезным России на
каком угодно месте, в каком угодно звании? Почему же Розанов не замечает
этого, почему Гоголь вызывает у него особенную неприязнь?
Розанов не считается с намерениями Гоголя. Он судит Гоголя по тому,
что Гоголь создал, и находит, что Гоголь сам не ведал, что творил. Именно в
этом неведении, которое Розанов считает роковым для России, заключается
"главная тайна Гоголя" 36: "Он показал всю Россию без-доблестной,
-- небытием. Показал с такой невероятной силой и яркостью, что зрители
ослепли и на минуту перестали видеть действительность, перестали что-нибудь
знать, перестали понимать, что ничего подобного "Мертвым душам", конечно,
нет в живой жизни и в п?о?л?н?о?т?е живой жизни." Одни вой, жалобный,
убитый, пронесся по стране: "Ничего нет..." "Пусто!"... "Пуст
Божий
мир"..."37. Таким образом. Гоголь создал непроизвольную
карикатуру, но в этой непроизвольности была ее сила.
быть и казаться
40
рассмотрим дальше мысль Розанова. По
его мнению, Гоголь бы не стал столь социально влиятельной фигурой, если
бы
был вовремя понят. Но Гоголя не поняли ни он сам, ни его читатели. И вот
это
соединение двойного непонимания придало творчеству Гоголя значение"архимедовского
рычага": "Наши иллюзии творят жизнь не менее,
чем самые
заправские факты. Пусть в субъекте своем Гоголь не был ни реалистом,
ни
натуралистом; творило "дело" не то, чем он был в "субъекте",
но творило дело
то, чем он казался в "объекте"... Жизнь и историю сотворило,
и -- огромную
жизнь сотворило, именно принятие его за натуралиста и реалиста, именно
то,
что и "Ревизора" и "Мертвые души" все сочли (пусть
ложно) за копию с
действительности, подписав под творениями -- "с подлинным верно".
Настаивание на этом -- детское, нелепое, неумное -- принадлежит последнему
фазису деятельности Белинского и особенно 60-м годам. Оно-то, таковое
понимание, пусть равное полному непониманию, однако и произвело весь"бурелом" в
истории, оно и сообщило Гоголю огромную силу ломающего лома... И
явился взрыв такой деятельности, такого подъема, какого за десятилетие
назад
нельзя было ожидать в довольно спокойной и эпической России..."
40
В душе больших художников нередко зарождается особый вид
метафизического безумия, о котором писал Платон в "Пире", настаивая
на том,
что только люди, способные к безумию, приносят на землю глубокие откровения
истины.
Однако гоголевские
глаза, глаза великого художника, взгляд которых имел особое свойство останавливаться и прилипать к уродливым, пошлым сторонам бытия,
вырывать эти
стороны из полной жизни и выдавать их за полную жизнь, -- короче,
эти"меланхолические глаза" смотрели не просто на абстрактные
формы бытия, но
именно на русскую землю так, что отражение бытия, искаженное внутренним
безумием автора, вобрало в себя приметы реальной русской действительности,
или, иными словами, русская действительность оказалась невольно и неожиданно
жертвой черной магии, в результате чего она исказилась до неузнаваемости.
бывает же такое...
а потом все дружно удивляются и поражаются как это у нас произошла револцтия
и к чему она привела
То, что именно русская действительность оказалась перед меланхолическими
глазами гениального художника, -- явление, считает Розанов, случайное.
С
таким же успехом, или, лучше сказать, неуспехом, могли исказиться черты
любой другой страны. Несчастье России состояло не в том, что на ее земле
родился Гоголь (его метафизическая исключительность -- его беда, а не
России), а в том, что Россия поверила в искаженный образ как в
достоверный и
реальный. Гоголь смутил Россию
Однако дефект души, придав специфическое
направление творчеству, способствует отражению темного лика мира с
невиданной силой -- в этом положительная миссия Гоголя. С таким взглядом
на
мир жить чудовищно трудно (Гоголь не выдержал), но взглянуть на мир
гоголевскими глазами необходимо для полноты познания мира.
Ерофеев про невозможность второго тома Мертвых душ
Однако эта карикатура была, если так можно выразиться, конгениальна
той социальной карикатуре, которую являла собой постдекабристская,
николаевская Россия. Пошлость жизни в ее онтологическом значении совпала
с
социальной пошлостью, и мощь первого тома "Мертвых душ", возможно,
определилась этим уникальным тождеством социального и онтологического
уровней. Когда же Гоголь нарушил тождество, насильственным образом подчинив
свое онтологическое зрение христианской метафизике и заставив себя смотреть
на мир не своими, а, так сказать, наемными глазами, то, как он ни вынуждал
себя, нового отношения между онтологическим и социальным рядом не
выстроилось, а выстроилась некоторая абстрактная схема, которая могла найти
свое выражение в публицистической книге ("Переписка"), но для
художественного произведения она была непригодна. Отсюда -- кризис; отсюда
-- сожжение второго тома. По сути дела. Гоголь, начиная с "Переписки",
попробовал взглянуть на мир глазами "Того, кто, -- как он писал в "Авторской
исповеди", -- есть источник жизни", а следовательно, второй том "Мертвых
душ" в своем замысле был равносилен второму "Творению",
то есть представлял
собой художественно невыполнимую задачу.
он
объявил русскую литературу виновницей революции
После революции мысль Розанова расслоилась. С одной стороны,
он
объявил русскую литературу виновницей революции и тем самым оказался в
роли
пророка, пророчество которого осуществилось.//"Из слагающих "разложителей" России
ни одного нет
нелитературного происхождения"51.
52
Он развивает свою идею в статье"Таинственные соотношения": "После
того, как были прокляты помещики у Гоголя
и Гончарова ("Обломов"), администрация у Щедрина ("Господа
Ташкентцы"),
история ("История одного города"), купцы у Островского, духовенство
у
Лескова ("Мелочи архиерейской жизни") и, наконец, вот самая семья
у
Тургенева ("Отцы и дети" Тургенева перешли в какую-то чахотку
русской
семьи", -- пишет Розанов в той же статье. -- В. Е.), русскому человеку
не
осталось ничего любить, кроме прибауток, песенок и сказочек. Отсюда и
произошла революция. "Что же мне делать, что же мне наконец делать". "Все
--
вдребезги"!!" 52.
53
Он -- свидетель революции -- обнаружил, что народ,
выступивший в революции активной силой и показавший истинное свое лицо,
вовсе не соответствует тому сказочному, смиренному, богобоязненному народу,
который идеализировался Розановым в его четырех пунктах (см. выше).
Славянофильское представление о народе оказалось мифом 53
Для Розанова наступила пора "переоценки ценностей".
После революции
он убедился во внутренней гнилости самодержавной России, которой управляли"плоские
бараны", и пришел к выводу, что Россия была в конечном
счете именно
такой, какой ее изображала русская литература: обреченной империей.
ппосто интересно
он -- тождество, и если бы художник поставил его в такие
условия, при которых Плюшкин изменил бы своей сущности, то вместо торжества
добродетели случилась бы гибель поэмы. Жизнь Плюшкина в поэме обеспечена
всей ее художественной структурой точно так же, как структура романа
Сервантеса делает жизнеспособным Дон Кихота.
интересно, все же, как писатели не понимая сути явления берут его и работают
с ним и у них еще и получается достойное нечто (как и у поэтов, наверное)
Смех, по Розанову, -- составная часть нигилизма, но "смех
не может
ничего убить. Смех может только придавить"78. Имея подобное
представление о смехе, Розанов не мог не увидеть Гоголя как фигуру"преисподней".
Если возможно себе вообразить два противоположных полюса отношения к
смеху, то это полюса Розанова и М. Бахтина.
В статье "Рабле и Гоголь" М. Бахтин вскрыл природу гоголевского
смеха и справедливо сказал о том, что "положительный", "светлый", "высокий"
смех Гоголя, выросший на почве народной смеховой культуры, не был понят (во
многом он не понят и до сих пор).
Итак, в борьбе с Гоголем Розанов в конечном счете честно
признал
свое поражение. Парадоксально, но факт: революция открыла Розанову глаза
на
правду Гоголя.
В поражении Розанова нет ничего особенно удивительного. В сущности,
с Гоголем не мог справиться и... сам Гоголь. Важен, однако, не только итог,
но и сам смысл борьбы. Литературно-критическая интуиция не подвела Розанова:
именно в Гоголе он нашел сосредоточие наиболее острых проблем, мучавших
русскую литературную мысль в течение десятилетий. В споре с Гоголем Розанов
предстал как порождение и уникальное выражение духовной и умственной смуты,
охватившей часть российской интеллигенции в предреволюционные годы. Гоголь
же со своей стороны предстал как художник, загадка которого неисчерпаема, то
есть, стало быть, как истинный творец.
1 Подробнее об антигоголевских высказываниях в русской
критике см, в книге Ю. Манна "В поисках живой души", М., 1984.
2 Более общие данные о жизни и творчестве Розанова см. в
интересной, хотя и достаточно схематичной, статье А. Латыниной в "Вопросах
литературы", 1975, N 2.
19 А. В. Дружинин, Собр. соч., т. VII, СПб., с. 59 -- 60.
36 Василий Розанов, Избранное, с. 119.
37 В. В. Розанов, Среди художников, с. 262.
40 В. В. Розанов, Среди художников, с. 261 -- 262.
48 Это фактически неверно. Вспомним такие яркие "мужские"
смерти, как смерть прокурора в "Мертвых душах" или -- Акакия
Акакиевича.
Развивая какую-либо дорогую для него мысль, Розанов порою забывает или
игнорирует общеизвестные факты.
49 Василий Розанов, Избранное, с. 292 -- 293.
50 Там же, с. 105.
51 Василий Розанов, Избранное, с. 492.
52 "Книжный угол", 1918, N 4, с. 9.
53 В этом признавался не один только Розанов, но и ряд
других философов, которые в той или иной степени "славянофильствовали" до
революции; в частности, С. Булгаков и Н. Бердяев.
